Инцидент с грязной российской нефтью в нефтепроводе «Дружба» способен подтолкнуть европейских покупателей к тому, чтобы постепенно начать ориентироваться на другие источники углеводородного сырья.

Когда белорусские нефтепереработчики вдруг обнаружили в середине апреля, что российское сырье разрушает их дорогостоящее оборудование, трубопроводная компания «Транснефть» тут же признала свою ответственность за отправку недоброкачественного товара и приступила к ликвидации последствий.

Решение оказалось единственно возможным. В трубопровод стали закачивать нефть, отвечающую всем стандартам и нормам. Следуя за специальным «снарядом», эта нефть вытесняет из труб жидкость, загрязненную органическими соединениями хлора, в свободные емкости. Почти 50 000 тонн были приняты резервуарами на белорусской границе в Унече, еще 120 000 тонн — на белорусском нефтеперерабатывающем заводе в Мозыре. Извлечение загрязненной вредными примесями нефти по пути в Польшу, Германию, а также через Украину в Словакию, Чехию и Венгрию остается пока под вопросом. Далеко не у всех потребителей там есть достаточно свободных емкостей, где надо хранить и обеззараживать эту нефть — и «Транснефть» ведет на ту тему интенсивные переговоры.

Слитую испорченную нефть можно частично подмешивать к нормальному сырью или отстаивать после обработки эмульсификаторами и другими реактивами, пока она не дойдет до нужной кондиции. В любом случае никто из потребителей не станет платить российским поставщикам по меньшей мере за 700 000 тонн нефти. Убыток же покроет «Транснефть», которая отвечает за формирование экспортной смеси Urals в соответствии с официальными техническими характеристиками.

Таким образом, один из традиционных русских вопросов «Что делать?» уже решается. Однако за кадром остаются вопросы «Как это вообще могло получиться?» и «Кто виноват?».

Специалисты отрасли спорят в соцсетях и в офлайне по поводу причин загрязнения. Одни утверждают, что при добыче нефти вообще никто не использует хлорорганику, вторые тычут пальцем в приказ Минэнерго от мая 2012 года, который отменил запрет на использование этого реактива именно при добыче, а не только для очистки уже добытой нефти или для промывки оборудования и труб. Одни предполагают, что в экспортные трубы слили нефть из отстойников, где по халатности не дождались очистки от примесей, другие считают, что загрязнение такого размера невозможно получить, даже если использовать этот реактив сразу на всех месторождениях Самарской области, откуда якобы и пошла хлорная зараза. Нефтяники и аналитики гадают, умышленная это была проделка неких вредителей или же все надо объяснять привычным разгильдяйством.

Ясно только, что при формировании экспортной нефтяной смеси фактически отсутствовал контроль за этим показателем. Нефть проверялась на плотность, содержание серы, механических примесей и по другим параметрам, но наличие органических соединений хлора можно выявить только в лаборатории – прибора, который можно поставить на трубопровод, не существует. Теперь, судя по всему, «Транснефти» придется чаще устраивать проверки сырья, поступающего от операторов добычи.

Сейчас понятно, что инцидент подходит к завершению, пусть и со значительными материальными и репутационными потерями для российских поставщиков самого важного экспортного товара страны. Потребители в Европе, традиционно привязанные к нефтепроводной системе «Дружба», вряд ли откажутся сейчас от контрактов на получение нефти из России. Под технические характеристики именно этой нефти подогнано их оборудование, и переключение на сырье других поставщиков может быть связано с серьезными затратами на переоснащение.

Надо сразу сказать, что никто в Европе не сокрушается по поводу сильной зависимости от российской нефти, хотя в потреблении этого товара в Евросоюзе она занимает около трети объема. Та же история и с российским углем или с ураном из России и Казахстана. Жалуются европейцы только на зависимость от поставок российского природного газа. Причина проста: все члены ЕС могут заменить нефть, уголь и уран энергоносителями из других источников, если с российскими поставками возникнут перебои. Для газа же у ряда стран альтернативы «Газпрому» нет.

Иными словами, за европейский рынок российской нефти надо бороться — и отстаивать там свои позиции ввиду конкуренции с другими поставщиками. Поддержание качества «уральской» смеси остается важнейшим оружием в этой борьбе, и происшествия вроде появления в нефти вредоносных примесей могут сильно испортить отношения с традиционными потребителями.

Отношения эти, кстати, стали в последние годы несколько напряженными, и причиной стало опять-таки качество Urals. Потребители предъявляют претензии к повышенному содержанию серы в российской экспортной смеси и даже в ряде случаев даже отказываются от контрактов.

Происходит это потому, что в экспортную смесь поступает все меньше легких и малосернистых сортов нефти, которые уходят на восток – через порт Козьмино морем или по нефтепроводу ВСТО прямо в Китай. «Транснефти» попросту нечем разбавлять тяжелые и насыщенные серой партии нефти, которые она получает с татарских промыслов и из других мест Волжско-Уральского региона. Кроме того, и в Западной Сибири постепенно увеличивается добыча именно тяжелых сортов нефти.

Экспорт нефти в виде единообразной смеси – не самое лучшее решение в принципе. В других странах это сырье чаще всего продается в нескольких сортах, каждый из которых находит своего покупателя. Если же на продажу идет смесь, применяется так называемый «банк качества»: поставщик более дорогостоящей нефти получает рассчитанную по формуле компенсацию, а поставщик недорогого сорта платит некоторый «штраф». В России, однако, даже те операторы, которые отправляют в систему «Транснефти» самую дешевую нефть, получают за нее как за экспорт более дорогого сорта Urals. Страдают, естественно, те, кто мог бы заработать гораздо больше, продавая нефть более дорогих сортов вместо смеси.

«Транснефть» пыталась исправить эту несправедливость еще в 90-е годы, разработав банк качества как систему взаимных компенсаций, но правительство не пошло на то, чтобы внедрить эту простую и надежную систему. Побоялись негативной реакции, в частности, в Татарстане, которому пришлось бы получать за нефть меньше, чем при сложившемся режиме экспорта. Внутриполитические соображения оказались сильнее экономических.

Выйти из положения предлагали путем организации отдельного терминала для экспорта тяжелой и сернистой нефти где-нибудь в Усть-Луге, но снова помешало опасение по поводу реакции со стороны производителей такого сырья. Другим предложением стало строительство транспортной инфраструктуры для переброски части поволжской нефти на восток, где ее пока можно подмешивать к смеси ВСТО с сохранением официальных технических характеристик того сорта, но решение о такой схеме тоже принять не удалось. Остается ждать, пока в Татарстане не наладят переработку тяжелых сортов, чтобы несколько облегчить «Транснефти» задачу поддержания привычного стандарта Urals.

Инцидент с хлорорганическими соединениями, пусть и относительно недолговечный в перспективе, способен подтолкнуть европейских покупателей российской нефти к тому, чтобы постепенно начать ориентироваться на другие источники углеводородного сырья, тем более что дефицита нефти на мировом рынке не предвидится. А получатели нефти по трубам «Дружбы» имеют основания задуматься об альтернативах еще и по другой причине. Достаточно вспомнить, как в январе 2007 года Москва планировала вообще вывести «Дружбу» из эксплуатации и перевести весь нефтяной экспорт с этой системы на российские порты на Балтике. А в этом году поставить «Дружбу» на ремонт угрожали уже в Минске. Политические игры вокруг важнейшего экспортного маршрута могут иметь печальные последствия для отрасли и для всей российской экономики.