Максим Блант, экономический обозреватель «Ежедневного журнала»: «Сейчас ситуация такова, что правительство стало активно биться за каждую копейку, и поскольку Керченский мост свалился на голову совершенно неожиданно – кусок, конечно, невероятно привлекательный, но может сложиться ситуация, когда его [Тимченко] заставят просто за собственные деньги все это достраивать, а эта перспектива ему совершенно не улыбается.<> А вторая, более глобальная причина – все-таки соваться с такими проектами и быть потом в центре коррупционного скандала, как это было с мостом через Русский, как это было с Олимпийскими объектами, сейчас никому не хочется».
Руслан Гринберг, директор Института экономики, доктор экономических наук: «Думаю, что [по Керченскому мосту] будет принято политическое решение. История какая – экономика в унынии, девальвация 50%, санкции, мы на пороге рецессии, скорее всего. И все выстроились в очередь в госбюджет – от нефтяников до самых бедных. И конечно, здесь надо выбирать, понятное дело. Но я не думаю, что Керченский мост будет в конце приоритетов.
Я сторонник мегапроектов хотя бы потому, что нет никакой альтернативы оживлению русской экономики – только через государственные деньги. И это очень важная тема. Мне кажется, что Путин и его команда еще не приняли решение, какие приоритеты выбрать. Но время на нас не играет, они должны побыстрее выбрать – для того, чтобы хоть какие-то шансы были бы на оживление экономики, пресловутое государственно-частное партнерство, которое могло бы предложить вытягивающие проекты. Ну, эти проекты уже есть, но их нужно сделать вкусными для потенциальных частных инвесторов. <> Пока невкусно, а когда сделают вкусно, будет и заинтересованность. Это важная вещь. А если вы вкусно не сделаете, то сами должны делать за счет бюджета, каким бы он ни был. [Бюджет] не треснет. Я вообще считаю, что это большой скандал, что в России нет долгового рынка, что мы чемпионы мира по отсутствию государственного долга – там 12-13%. Думаю, что вполне можно было бы, даже уверен, что можно увеличить дефицит бюджета. Мы единственная страна, которая в тучные годы не нуждалась в деньгах и ничего с ними не делала – когда был триллион долларов можно было бы что-то сделать такое, чтобы хоть как-то облагородить индустриальный ландшафт. А теперь, конечно, уже времена не тучные. Но, тем не менее, все равно это нужно сделать.
<>И наша страна сегодня – это две трети, или даже 70% ВВП дают предприятия с государственным участием – и это тоже скандал. Но что самое сюрреалистическое и дикое для меня – что именно в этот момент я ратую двумя руками за государственные инвестиции. Потому, что нет никакой альтернативы. [У частных компаний] есть деньги, у них нет никакой уверенности в завтрашнем дне, у них нет ниш, куда потратить деньги, они их держат не здесь, а там. Но дело даже не в этом. Дело в том, что он очень слабенький, наш бизнес. У нас ведь бизнес топливно-сырьевой в основном. <> Существует очень мощная школа мышления, которая определяет экономическую политику последних 20 лет, которые говорят о том, что нужно шлифовать инвестиционный климат, снижать налоги, всякие разрешения убирать для бизнеса. Но это уже надо потерять чувство юмора, чтобы в это время об этом говорить. Поэтому я считаю, что время действительно уходит, а толчок к экономическому росту может быть только со стороны государственных денег.
<>У нас два великих поражения в великой русской трансформации – это примитивизация экономики, тотальная зависимость от конъюнктуры цен на бочку нефти. И вторая проблема – это поляризация доходов. Она тоже зашкаливает. Вот два «П», – раньше меня учили, что у нас у всех есть потенциал и перспективы хорошие. Так это и остается, но появилось два плохих «П» - примитивизация структуры и частный сектор он там, где может работать – он прекрасно себя реализует.
Сейчас идут разговоры, как улучшить экономику, шлифовать инвестиционный климат – все хорошо. Но как все-таки пытаться диверсифицировать экспортные доходы? Я считаю, что здесь как раз такой мегапроект, как коридор развития, Якунина, о котором вы говорили с иронией – от Южной Кореи до Лиссабона. Это очень серьёзный проект: перевозка грузов в 6-7 раз быстрее, чем на кораблях оттуда. И это был бы важный шаг для того, чтобы заменить экспортные доходы от нефти. [Проект] пока не состоялся. Еще [кроме санкций] помешало то, что в правительстве, что ни говорите, господствует чисто идеологический подход к экономической политике, которую Максим [Блант]представляет. И я хочу сказать, что это две школы мышления есть. Одна - та, которая говорит о том, что надо делать установку на частный сектор в любой ситуации – кризиса, депрессии, - и это что, нормально, и они определяют это дело. Наш Путин не решил, куда сегодня склониться, в какую сторону. И это важно.
<> Есть один простой закон – когда вы понимаете, что есть такие производства, которые не окупаются быстро, они неинтересны частному бизнесмену, - и здесь приходит государство. И так везде. И я настаиваю на том, что сейчас, в период депрессивного спроса, в период полной неуверенности, что будет в экономике, геополитике и где хотите, единственное средство взбудоражить хозяйственную активность – это мегапроекты».
Максим Блант: «Мы с 2007 г. будоражим. И докатились от 7-процентного роста до нулевого сейчас. Семь лет мы росли, семь лет мы скатываемся».
Руслан Гринберг: «В 2013 г. началось замедление в результате того, что закончились эти ваши нелюбимые мегапроекты, закончился остров Русский. Олимпиада, Универсиада. И резко сократились государственные инвестиции.
Борис Грозовский, экономический обозреватель, Forbes: «Мне кажется, что в принципе мегапроекты больше всего любят реализовывать страны, у которых есть некоторый избыток денег. Есть такая известная штука, «голландская болезнь» - это когда у страны большие доходы от экспорта, как правило, получение этих доходов не сопряжено с большим трудом, - там нефть дорого стоит, или какие-нибудь сельхозпродукты, - и страна начинает эти деньги тратить не самым эффективным образом. А мы тут с коллегами придумали такую модификацию – «российская болезнь». Это когда большие экспортные деньги не просто неэффективно тратятся, а они во многом, в основном даже, тратятся как раз на мегапроекты – вот на эти белые слоны. Вместо того, чтобы посмотреть, что происходит в российских городах и поселках с населением от 10 до 100 тысяч человек, где совершенно разрушается жилая и прочая инфраструктура. Пример с Олимпиадой. Сами эти мегапроекты, «белые слоны», они в принципе даже в самых лучших странах, в странах с лучшими институтами, в принципе сопряжены с перерасходом, с неэффективностью. Даже когда Британия и Франция соединяются через канал под Ла-Маншем».
Руслан Гринберг отметил, что сейчас проект канала под Ла-Маншем считается вполне рентабельным, даже с учетом перерасхода на 20-30%.
По мнению Бориса Грозовского, для стран с развитым уровнем планирования перерасхода на 20% это большая проблема.
Руслан Гринберг подчеркнул: «Чтобы потом появились частные инвесторы, надо сделать им вкусно. Они сами не будут прорывать, это должен сделать государственный карман, а потом они подключаются».
Борис Грозовский: «У меня немножко другая точка зрения, которая заключается в том, что лучше сначала научиться тратить деньги, а потом уже их тратить. Можно создать инструменты, которые позволяют это делать. Они очень простые – это общественный контроль».
По материалам передачи "Обложка", "Эхо Москвы"
