Чем больше людей в мире будет знать русский язык, тем меньше врагов будет у России, считает Юрий Прохоров, и.о. ректора Государственного института русского языка имени Пушкина, доктор педагогических наук, доктор филологических наук, профессор. О мерах, которые нужно принять для популяризации русского языка, он рассказал в интервью "ДИАЛОГАМ".
«Диалоги»: Ситуация складывается так, что русский язык стремительно теряет позиции за рубежом. Это поражение?
Юрий Прохоров: Занимаясь этим всю жизнь, я могу сказать, что это не поражение, это реальность сегодняшнего дня. Русский язык интересен носителям языка и тем, для кого он может быть рабочим, а рабочим он может быть у кого угодно. В принципе, приезжающие в Россию трудовые мигранты должны знать определенный минимум русского языка. За рубежом масса стран, где есть наши туристы, — нужен русский язык. Есть совместные предприятия — нужен русский язык.
В одном из государств Балтии мне два года назад сказали: «Знаете, как русскому языку помог экономический кризис? Очень просто: брали двоих, с местным языком и английским, второго — с местным и русским. Кризис: можем взять только одного. Кого берем? С местным и русским, он, скорее всего, знает английский». Русский им все равно нужен, так или иначе. Причем это государство, с которым у России не самые тесные отношения.
В странах Европы сейчас в школы возвращается русский язык. Он раньше был, особенно в соцстранах, а сейчас почему возвращается? Приходят «нулевики» в вуз, четыре года учат, приходят к работодателям, а те говорят: «Он русский плохо знает, а мне нужен русский язык по моей специальности». На ответ филологов, что они не успевают за 4 года подготовить», работодатели резонно отвечают: «Это ваши трудности, готовьте».
А что значит готовить? Это означает, что он должен прийти не «нулевиком», а с какой-то базой. А база где? В гимназии. Значит, в гимназии надо давать начальные знания русского языка. Значит, нужны преподаватели. Значит, на кафедры славистики нужно набирать людей, которые потом станут этими преподавателями русского языка. Нужно создавать новые учебные материалы. Вот так абсолютно прагматичная составляющая начинает действовать очень хорошо на пользу русскому языку.
Какие страны уже почувствовали вкус к экономическому и лингвистическому сотрудничеству с Россией?
Почти все страны Европы, Китай, Вьетнам, Япония, Южная Корея. Мы все меряем от прошлого: «В прошлом изучали столько-то миллионов людей…», а что толку, что изучали? Они говорить не могли или, еще хуже, не хотели. А теперь человек прекрасно понимает, что русский язык ему нужен, потому что это будет его кормить.
В одном из интервью Вы сказали, что хороший вариант, когда восемь человек не могут говорить по-русски, а двое не хотят, а худший — когда восемь не хотят, а двое не могут. Сейчас, на Ваш взгляд, ситуация развивается по худшему или лучшему сценарию?
Сейчас все склоняется больше к хорошему варианту. Сейчас стали изучать русский язык именно с такой, прагматичной позиции. К примеру, по правилам туристского бизнеса, если у вас в гостинице 20% туристов с определенным языком, то в каждой смене должен быть менеджер с этим языком. Поэтому понятно, что в Турции, Испании и постепенно в других странах во всех гостиницах можно будет говорить по-русски. Наш турист изменился, он им деньги приносит, и эта прагматика действует очень надежно.
Как в настоящее время обстоят дела с учебниками, адаптированы ли они для каждой страны? Кто принимает участие в их создании? Хватает ли учебников?
С точки зрения — «хватает» — вы знаете, и да, и нет. Чтобы создать учебник, нужно некоторое время, чтобы издать его — тоже. Некоторые страны уже сотрудничают с нами в этом вопросе. Около десяти лет мы, вместе с «Народным издательством», делаем всю цепочку учебников для школ Китая. Уже второй вариант. Они чувствуют эту потребность. Хотя по соотношению количества изучающих русский язык к количеству людей Китай где-то на последнем месте будет.
Вместе с Университетом Гумбольдта в Германии пишем для филологов и для нефилологов. Процесс идет. Он не может быть очень бурным. Нужна реальная потребность. Поехали наши в Черногорию, например, там стали нужны люди с русским языком. Наш посол из Черногории обратился с этой просьбой, посол Черногории в Москве поддержал эту просьбу, фонд «Русский мир» поддержал эту просьбу и выделил средства — мы сейчас делаем эти учебные материалы.
Учебников русского языка как иностранного, построенных по современным стандартам построения учебных материалов, то есть по европейской системе от А1 до С2 (общеевропейская компетенция владения иностранным языком, где А1 –элементарное владение, С2 –свободное владение), в принципе сейчас достаточно.
В авторском коллективе должен быть представитель страны, в которой будет использоваться учебник?
Обязательно. Даже когда носитель русского языка, живущий там, участвует в создании учебника, он видит его только с точки зрения правильности-неправильности языка, он не методист. Вообще, самое губительное, когда на курсы русского языка за рубежом приглашают просто носителя русского языка. Эти курсы обычно умирают месяца через два, потому что говорить на русском языке как на родном и преподавать русский как иностранный — это две абсолютно разные профессии. Даже преподавать русский как родной и преподавать русский как иностранный — это разные профессии. Поэтому должен быть методист, который видит структуру урока, модели подачи учебного материала, причем с учетом родного языка своего ученика.
Вероятно, надо учитывать и менталитет изучающих русских язык в той или стране и реалии страны?
Безусловно. Но для этого есть национальный специалист. Авторский коллектив всегда должен быть смешанным.
Вы привели пример Черногории, когда вопрос создания учебников решался на дипломатическом уровне. Всегда используется подобная схема взаимодействия?
Нет. Иногда мы предлагаем. Мы сделали комплекс учебных материалов для туристического бизнеса. Сейчас Словакия попросила нас сделать национально- ориентированный вариант. Намечается такая работа для Испании. Может быть, для Греции будем делать такой вариант.
Сил Института хватает или требуется привлечение других организаций, фондов для создания учебной литературы?
Если не хватает, мы привлекаем наших коллег, которых мы хорошо знаем: из РУДН, МГУ, Санкт-Петербургского университета, других вузов России. Так что мы не одиноки в этой работе.
Какой комплекс мер необходим для продвижения русского языка за рубежом?
Самое простое – это комплекс мер. Недавно выступая на коллегии МИДа по этому вопросу, я сказал, что нам не хватает двух вещей: системности и стабильности. Все есть, но все очень разорвано.
Сейчас обсуждается вопрос придания Институту статуса базовой организации по продвижению русского языка в мире. Это требует определенных средств. Средства намечаются на 2013-2014 год. А на 15-й, 16-й, 21-й гарантируете средства? Никто не гарантирует. Вот мы сейчас начнем делать в зарубежных странах точки «Институт Пушкина», они должны быть за наш счет, а что будет, если нам через три года скажут: счета нет. Как мы будем выглядеть?
Такая ситуация уже была.
Да. У нас было 11 филиалов Института. Тогда нас спас катаклизм начала 90-х годов. У нас стало другое государство, у них стали другие государства, и как-то это безболезненно прошло, все тихо растворилось. Хотя сейчас коллеги едут отмечать 30-летие Института Пушкина во Вьетнаме. Вьетнамцы сказали: филиал мы не отдадим.
Сейчас, если говорить о стабильности, есть примеры Института Гете, Института Конфуция, Сервантеса и прочие. Мы должны в эту линию войти, а эта линия не может обрываться, она должна действовать стабильно. А поскольку эта стабильность тоже достигается временем, то за год можно открыть какие-то точки, но это еще не система. Система - это когда «тикает и тикает». Вот чтобы «тикало», надо обеспечить стабильность.
Вы рискнете начать, даже если финансирование будет выделено только на два года?
Дело хорошее. Так что если будет это предложено, то, конечно, рискнем. Нас спасает то, что мы без малого 50 лет существуем, и за рубежом нас просто очень хорошо знают. И поэтому если скажут, что открывается точка Института Пушкина, они знают, с кем имеют дело. Поэтому мы можем рискнуть.
Летом был организован Совет по русскому языку. Чего Вы ждете от деятельности Совета?
Продвижения системности. Прямо скажем, средства большие — и по Федеральной целевой программе «Русский язык», и у «Русского мира» и у Россотрудничества, и какие-то гранты, но усилия очень разобщены. Мы часто делаем все хорошо, но, сделав одну вещь плохо, мы губим свою репутацию чрезвычайно. Пример: с 1973 года мы проводили Международные олимпиады по русскому языку для школьников. Все знали, что Институт раз в три года проводит олимпиады. Потом все это перешло в ФЦП «Русский язык», а все ФЦП идут по торгам. А условия конкурса только одно: кто даст меньше. Занималась организация этим, не занималась… достаточно, что в уставе любого ООО есть строчка «И другие виды деятельности». Последнюю олимпиаду выиграло некое ООО, был большой скандал в международной русистике, члены президиума МАПРЯЛ, национальные ассоциации заявили, что они не дают название МАПРЯЛ этой олимпиаде.
Сейчас в октябре мы будем проводить очередную олимпиаду школьников стран СНГ и Балтии школ с русским языком обучения. Мы ее выиграли, там программа на три года, госзаказчиком было Россотрудничество. Была системность, а мы ее сломали, четыре года олимпиады не проводились. Это государственное дело, это не дело Института — привлечение зарубежных школьников, которые изучают русский язык. Это потенциально люди, которые будут учиться в вузах Российской Федерации, потому что пять абсолютных победителей олимпиады получают возможность учиться за счет РФ. Тогда выстраивается вся система.
Люди, которые говорят на одном языке, вряд ли будут врагами.
В том-то все дело. Когда у нас в общежитии на разных этажах в течение года живут представители 80 стран, приехавшие с одной целью —изучать русский язык, —вы понимаете, что они будут друзьями при всех ситуациях. У нас была ситуация, когда одна страна бомбила другую, а студенты из этих стран жили на разных этажах. Но не бомбили друг друга. Пошумели, но не бомбили.
Язык меняется. Есть ли необходимость в переподготовке преподавателей-русистов, чтобы они держали руку на пульсе?
Обязательно. Боюсь ошибиться в цифре, но думаю, что процентов 60 зарубежных преподавателей русского языка как иностранного последние двадцать лет здесь не были. Они приезжают и говорят: «Знаете, мы понимаем все слова, которые вы произносите, но мы совершенно не понимаем, о чем вы говорите». Потому что действительность меняется постоянно, а основное достоинство русского, да и любого языка в том, что он позволяет в этих изменяющихся обстоятельствах всегда существовать. Мы всегда можем понять друг друга и договориться, но для этого надо знать обстоятельства. Поэтому наш Институт уделяет очень большое внимание повышению квалификации, у нас есть на это государственные деньги, деньги «Русского мира», деньги Россотрудничества.
«Язык обеспечивает наше существование. Не там и вчера, а здесь и сейчас»
Юрий Евгеньевич, а как Вы относитесь к тем изменениям, которые произошли в русском языке за последние 15-20 лет?
Абсолютно нормально. А что, за последние 15 лет у нас за окном ничего не изменилось? Все изменилось. Почему тогда все удивляются, что язык совершенно изменился? Язык обеспечивает наше существование. Не там и вчера, а здесь и сейчас. Поменялся вход в автобус, только с передней площадки, и исчезла масса выражений. И это во всем происходит. Язык точно соответствует нашей сегодняшней потребности: появилось явление -- мы должны его назвать. Интернет оказывает влияние: мы когда пишем смс или электронное письмо, мы немного меняем синтаксис. А фраза: «я тебе пять минут написал, ты чего не отвечаешь?» 20 лет назад могла существовать?!
Мы все друг друга понимаем, мы можем на своем родном языке объяснять друг другу все, что угодно. Кто-то с большим количеством слов, кто-то с меньшим, но это было всегда, это нормальное состояние — не могут все одинаково владеть даже родным языком, это зависит от семьи, образования, уровня культуры.
А как Вы относитесь к обсценной лексике, она нужна языку?
Меня спрашивают, как я отношусь к ругательной лексике. Я как филолог считаю, что это часть определенной языковой системы, она построена по системе русского языка. Я ее не использую, кроме тех редких случаев, когда еду за рулем и кто-то меня подрезал. Я использую одну-единственную конструкцию, она не матерная. При мне никто не матерится. Меня другое убивает: идешь по улице, идет компания молодых, и через слово…В 99 случаях из ста они не понимают, что ругаются. Они разговаривают. Потому что мама с папой так разговаривают, куда ему деваться?
Говорят: гибнет русский язык. Если что-то гибнет, значит, его кто-то губит. Я спрашиваю, кто его губит. Никто не признается. А кто может его губить, кроме нас с вами, носителей русского языка? Иностранцы его губят? Они чище нас говорят. Знаете, как отличить носителя русского языка от иностранца? Заставит его поставить шестизначное число в творительный падеж. Иностранец поставит автоматически, потому что его этому научили, а русский построит фразу так, чтобы не «вляпаться» в творительный падеж шестизначного числа.
В разных ситуациях общения мы говорим абсолютно по-разному. Это нормально, Да, что-то мы теряем. Но когда «Руслан и Людмила» появилась, критик А.Воейков написал, что у Пушкина безобразные мужицкие рифмы, и вообще, как он посмел дивное русское слово «водомёт» заменить безобразным словом «фонтан». А в конструкции «я студент филологического факультета» вообще подозрительна русская составляющая. Мы не слова заимствуем, мы заимствуем явление, и его надо как-то назвать.
Какое будущее ждет русский язык за рубежом?
Что касается русского как иностранного, у меня есть только один ответ: пока за один доллар дают 31 рублей 40 копеек, будут учить английский, а когда рубль будет стоить 31 доллар 40 центов, все будут учить русский.
